СЕКСотка. В России душат любовью, ломают взглядом и гибнут под руинами целой страны - Сергей Еринец

– Отпусти меня. Совсем, – с мольбой проговорила Лена.

– Не могу. Да и не хочу, – спокойным, ровным голосом ответил он.

– Тогда я уйду.

– Иди. Только не удивляйся, если твой муж вдруг узнает, что его жена давний осведомитель КГБ, агентурная кличка «Любовь».

– Не давний. Я была им меньше года…

– Два года, Любовь. Никто отношений с тобой не прекращал.

– Я ни на кого ничего не сообщала плохого.

– Возможно, но стукачей очень не любят такие, как твой муж. Они давно уже предлагают опубликовать списки тайных сотрудников КГБ. Мы можем начать с тебя.

– Ты меня не испугаешь.

– Хорошо. Допустим, он простит тебя. Ну, а если он получит фотографии своей жены, скажем, довольно интимного характера. Как ему это понравится?

– Какие фотографии?

– Очень пикантные, поверь мне.

– Нет никаких фотографий!

– Есть!

– Нет.

– А вот это? – Он подошел к секретеру и достал пачку заранее приготовленных фотографий.

Взяв верхнюю, он секунду смотрел на нее, ухмыльнулся и бросил на пол. Описав в воздухе замысловатую фигуру, фотография упала, не долетев нескольких метров до ее ног. Следом за ней на ковер опустилась другая, затем еще одна, и еще.

– Какая страсть! Какая фантазия! – комментировал он.

Лена опустилась на колени и, передвигаясь на корточках, стала собирать падающие фотографии, с ужасом рассматривая их.

– Какая женщина! Какая страсть! Да и партнер ничего себе. Правда, уже не так молод, но, по-видимому, доставляет ей удовольствие. Вот, посмотри, какой кадр: ногти впились в спину мужчины! А она запрокинула голову и, по-моему, кричит: еще, еще, еще! С ним ты это же кричишь или что-то другое?

– Ты мерзавец!

– Ну зачем так? Я этого не хотел. Я предполагал, что у нас с тобой не просто деловые отношения. Я даже прилетел сюда больше для того, чтобы увидеть тебя. Порви эти фотографии – и никогда не будем вспоминать об этом! – предложил он. – Но, черт возьми, как ты хороша на них! Этих фотографий нет даже в твоем досье, хотя это и оперативная съемка. Они только у меня, и я их очень люблю. Прости мне эту слабость. Представь, через несколько лет ты будешь звездой театра и кино. А что останется мне? Пенсия, одинокие холостяцкие вечера. Я, правда, так и не развелся с женой, но вместе мы не живем. Я буду доставать эти фотографии и вспоминать о тебе…

– Значит, мне никогда от вас не освободиться?

Он подошел к ней. Погладил по лицу.

– Ты хочешь, чтобы мы расстались? А на смену мне прислали другого? Разве тебе от этого будет лучше? Разве он знает тебя, как я? Разве знает он, какой может быть в постели эта сдержанная с виду женщина? Да и кто еще может знать тебя лучше, чем я? Твой муж?.. Когда-нибудь, через много лет, может быть. Но ему не испытать с тобой той близости, которая делает девушку женщиной. Первого стыда… – Он гладил ее волосы, шею, плечи. Она внимала ему, закрыв глаза, из которых катились слезы.

– Ведь тебе было приятно тогда? Больно, но приятно? – продолжал он, – Ты ведь любишь боль?

Он резко сдернул с плеч ее платье, под которым не оказалось лифчика. Обнажились налитые, возбужденные груди.

Он повалил ее на ковер, так и не освободив руки, оказавшиеся спеленатыми платьем. Он спустил брюки, задрал ее платье, сдернул трусики. Она помогала ему движением своего тела…

– А первый оргазм ты испытала тоже со мной! Помнишь, как это было? Помнишь? Помнишь? – повторял он, выделывая телодвижения на ней. – Сейчас ты у меня вспомнишь! Вспомнишь! Вспомнишь! – говорил он, убыстряя ритм. – А потом сядешь и напишешь все, что я от тебя хочу!..

Глава 2

…Она ушла из дома. Тогда за всю дорогу, а это два часа езды, она ни разу не пожалела об этом. А когда электричка, сбросив скорость, миновала последнюю стрелку перед Курским вокзалом, ей от радости хотелось петь.

А петь она любила с детства, пела всегда и везде, не стесняясь: и на школьных вечерах, и просто на улице – вполголоса, совершенно не замечая косых взглядов.

Родителям нравилось и то, что девочка растет музыкальной, и то, что со сцены может прочесть стихи, нравилось даже, что занималась в доме офицеров в драмкружке. Но когда в конце девятого класса Лена объявила, что хочет стать актрисой, – родители испугались. «Профессию, дочка, надо выбирать серьезную… А актриса? Знаем, слышали… Ты у нас единственная дочь.»

А она, сдавая выпускные экзамены, дважды съездила в Москву и прошла два тура в театральное училище имени Щукина. Получив аттестат, собрала вещи и, ничего не говоря родителям, – к чему еще один скандал? – только оставив короткую записку, отправилась в Москву.

В том, что поступит, она не сомневалась: кто прошел два тура – уже наполовину студент. Деньги есть: кое-что скопила, какие-то вещи отнесла в комиссионку; общежитие дадут, стипендию получать будет. А там – четыре года – пригласят в театр. Она, конечно, будет выбирать: если Ленком, то согласится, а в Малый не пойдет уж точно. Родители к тому времени поймут, что дочка была права, поменяют квартиру на Москву. Замуж она не собирается, зачем? Она распланировала свою жизнь на двадцать лет вперед, но и предположить не могла, что случится событие, которое перечеркнет все ее представления о будущем в ближайшие же двадцать четыре часа.

Никаких особых планов у нее на этот день не было, нужно было только еще раз перед завтрашним экзаменом пройти программу. И вообще, все прекрасно: она свободна, Москва, делай что хочешь, а переночует – ничего! – на вокзале.

Она давно присмотрела эти лавочки на Казанском – зал ожидания на воздухе – еще когда ездила вместе с родителями к родственникам в Казань. Запах дороги, уходящие поезда, пассажиры с детьми, чемоданами, сумками – милые, добрые, незащищенные существа.

Она сидела одна. Все места вокруг были пусты, люди перебрались на ночь под крышу. И только редкие прохожие да носильщики иногда проходили мимо.

Она читала… Горящие глаза, странные гримасы, шевелящиеся губы… Вот они, наверное, и подумали тогда, что она пьяна. Те двое, что подошли на вокзале.

Лена опомнилась уже в машине, когда один из них протягивал ей полный до краев стакан с водкой. Только когда она выбила его из рук, они, наверное, поняли, что ошиблись, потому что тот, что сидел за рулем, крикнул: «Держи ее!»

– Если ты будешь умницей, мы отвезем тебя домой. Но сначала заедем к другу на квартиру. А сейчас надо выпить! – говорил другой.

Он налил еще полстакана и протянул ей. Она выпила и, как ни странно, это даже придало ей силы. Лена решила их обмануть, стать смирной и послушной. А когда ее выводили из машины, вцепилась зубами в руку того, кто ее держал, и побежала.

Благословенные темные московские переулки – ее просто невозможно было догнать. Она выбежала на оживленную магистраль и бросилась прямо под первую проезжавшую машину.

– Быстрее, умоляю! За мной гонятся. В милицию, прощу вас!

– Мы не здешние, я не знаю… – ответил растерянный молодой мужчина. – Мы здесь проездом, – подтвердила его испуганная жена.

– Ну куда-нибудь отвезите! – взмолилась Лена.

А как только машина остановилась у огромного здания со светящимися окнами, бросилась к подъезду. Огромная массивная дверь открылась неожиданно легко.

– Вы куда, девушка? – выскочил удивленный человек в погонах. – Сюда нельзя. Приемная КГБ за углом.

Была уже половина второго ночи, когда в небольшой кабинет с портретом Дзержинского на стене в старом московском доме на бывшей Лубянке вошел дежурный по управлению – майор Русаков.

Этот случай был не по линии госбезопасности. Пока ждали приезда патрульной группы милиции, Иван Анатольевич, – так представился этот среднего роста, крепкий, в отлично сидевшем костюме человек, никак не похожий на военного, – напоил ее чаем.

От выпитой водки у Лены кружилась голова, к тому же, Москвы она не знала, а номер машины, конечно, не запомнила.

Вместе с приехавшим лейтенантом милиции Иван Анатольевич тщетно пытался узнать, по каким улицам они ехали, куда ее везли, где она поймала машину. Также тяжело давалось Лене описание преступников. Их лица были как в тумане.

Через час беседы Лена подписала какие-то бумаги и лейтенант милиции уехал. Русаков уложил ее на диван в одном из кабинетов, прикрыл пледом и посоветовал хорошо отдохнуть, ведь завтра ее ждал решающий экзамен – третий тур прослушивания.

Он разбудил ее в девять часов. Вошел в кабинет свежий, отлично выбритый, пахнущий дорогим одеколоном. Протянул чистое полотенце и с улыбкой посоветовал привести себя в порядок.

Потом они пили чай и ели свежие «пятикопеечные» булочки с маслом в пустом комитетском буфете.

– У меня после дежурства выходной, – сообщил ей Русаков, – я отвезу вас, Лена, на экзамен. И постараюсь решить вопрос с общежитием.

– Спасибо, Иван Анатольевич.